Застать талантливого казахстанского композитора, чьи произведения известны и любимы не только на родине, но и признаны за рубежом, в Алматы – большая удача. Встреча с Алмасом Серкебаевым стала одной из наиболее приятных неожиданностей в моей жизни и останется тёплым воспоминанием на долгие годы.
― В течение долгого времени Вы живете в Бостоне, скажите пожалуйста, как на Вас и Ваше творчество повлиял переезд?
— В принципе, как писал музыку здесь, так и пишу ее там. Когда жил в Алматы, в подвале нашего частного дома стоял компьютер, вот я и работал на нём днями и ночами. Я даже не появлялся нигде, многие думали, что я уехал в Америку, хотя я об этом даже и не мечтал. Когда в 1980-х годах я полетел в Штаты, где исполняли мою вторую симфонию, понял, что найти рынок для своих произведений очень сложно, практически невозможно: там немножечко другая музыка, менталитет, понятия о музыке. После исполнения моей симфонии ко мне подошел человек и сказал, что он чуть опоздал, зашел с первыми аккордами симфонии и сразу же понял что эта другая музыка. По его словам, маловероятно, что слушатели достаточно глубоко прочувствовали мою музыку, она – для других людей. Прежде всего, эта страна благополучная, и музыка у них вся понятная, удобная для прослушивания, я бы сказал, «сытая». А моя музыка слишком уж проникнута болью, тревогой. И им это не очень понятно. То есть, им все понравилось, но до конца они меня не поймут никогда. Конечно, после окончания симфонии все кричали браво, хлопали, американцы вообще очень активно поддерживают иностранных исполнителей, музыкантов.
Переехав в США, я написал пару произведений, они даже там исполнялись. Но после их написания, один за другим пошли заказы из Казахстана (интересно, что почти всё, что я написал в Америке, было написано для Казахстана). Первый заказ – опера «Томирис», затем – балет «Сары-кыз» для казахского оперного театра. Потом я познакомился с Маратом Бисенгалиевым и написал ему сонату, а чуть позже скрипичный концерт. В ходе работы я ему показывал каждую часть, он мне что-то советовал, делал кое-какие ремарки, подсказывал, какие места неудобны для исполнения, а какие напротив, следует усложнить и тому подобное. В результате получился концерт, исполнить который может только очень опытный музыкант, настоящий виртуоз. И дело не только в сложности музыкального текста, а в эмоциональной насыщенности. Я считаю что главная (так как мы занимаемся искусством) задача исполнителя максимально захватить душу слушателя, держать внимание, не давать ему ни на секунду расслабиться. Так что, когда я пишу, прослушиваю написанное, ставя себя на место слушателя: вот, вроде музыка держит моё внимание – 5 секунд, 10… идёт, идёт, а потом стоп!.. и внимание рассеивается, значит здесь надо что-то менять, что-то придумывать, чтобы не упустить слушателя.
— Хочу спросить про Ваш фортепианный концерт, который был написан в 1973 году и исполнен Вами на государственном экзамене в Алма-атинской консерватории имени Курмангазы. Кто из пианистов играл его после вас?
— Никто. Я даже не имею этих нот, затерялись. Это юношеская работа, и на мой взгляд, там мало что было интересного. А второй концерт был сильно романтическим, даже можно сказать рахманиновским. И когда его исполнили, кто-то из музыкантов сказал: ну-у-у, это по уровню 2-3 курс консерватории. Я помню, что сильно разозлился, и подумал, ну ладно я вам напишу еще (улыбается). И я написал третий концерт, он одночастный, по времени минут 17-20. И там уж я сделал все что мог, используя свой опыт пианиста. После написания 20 лет его никто не мог его исполнить. Потом впервые его исполнил Темиржан Ержанов в Нью-Йорке. Он сыграл блестяще, причем, именно так, как я хотел. Вообще, Темиржан уникальный музыкант. Мне кажется, он может сыграть все! В этом я убедился еще во время работы над «Томирис». Это была вторая серия «Концертов на родине». Тогда приехала Елена Келисиди, она пела арию Томирис. Перед репетицией Елена подошла ко мне и попросила сыграть ей партию фортепиано, на что я ответил, что эта партитура не особо предназначена для игры на фортепиано, уж очень сложный аккомпанемент. Темиржан как раз стоял рядом, я попросил сыграть его. Он так спокойно сел, и сыграл все, что было написано в нотах, в темпе, в характере, выигрывая все ноты которые были в партитуре. Я был в шоке.
— Кому вы посвятили сонату для скрипки и фортепиано?
— Я не посвящал её никому. Поступил не то чтобы заказ, а скорее предложение, и заплатили мне в те времена всего $300. Сонату должны были исполнить скрипачка и пианистка. Как-то я пришел на репетицию, послушал… и говорю: это же надо играть в два раза быстрее, на что мне ответили, что это невозможно! (улыбается). Не так давно, к сожалению, не помню точной даты, Темиржан Ержанов и Раушан Ахмадьярова сыграли эту сонату в Карнеги-холл. Буквально с одной репетиции. И в этот раз и темп был, какой надо, и настроение – всё-таки наши музыканты – лучше всех!
— У каждого композитора есть муза благодаря которой рождаются шедевры, а у вас она есть?
— Я сейчас вспомнил отрывок из произведения Владимира Высоцкого, он пишет:
«Я сейчас взорвусь, как триста тонн тротила, –
Во мне заряд нетворческого зла:
Меня сегодня Муза посетила, –
Немного посидела и ушла!» («Посещение музы или Песенка плагиатора» – прим. ред.)
(улыбается)
Ну, Муза – это нечто из мифов про работу художников, поэтов, композиноров… На самом деле всё просто: работаешь, работаешь, работаешь, если не получается, продолжаешь дальше работать. Я считаю, что мозг в какой-то момент начинает понимать, что я от него не отстану, пока не увижу результата, и он мне начинает выдавать то, что нужно. Идея очень простая оказывается. Нужно свое сознание довести до такого состояния, когда начинает работать не кора, а подкорка. Вот отсюда и извлекаются какие-то неожиданные, правильные и удивительно простые решения.
В такие моменты очень важно не останавливаться. Любой перерыв в работе и ты «вылетаешь из формы». А восстанавливаться потом приходится долго. Не пишешь, к примеру, неделю, две, три, а потом заставляешь себя что-то написать, и ничего вообще не приходит в голову, набрасываешь мелодии то так, то сяк. И чем длиннее период, тем дольше приходится восстанавливаться. Даже если я день не пишу, то мне понадобится два дня чтобы восстановиться.
— Расскажите пожалуйста о грядущем концерте группы «А-Студио» и симфонического оркестра под управлением Марата Бисенгалиева, ведь Вы оркестровали все песни для этого концерта. Ваши ожидания?
— Я надеюсь, что моя часть работы выполнена на достаточно высоком уровне и достойна «А-Студио». Привлечение Симфонического оркестра в данный проект должно быть оправдано. А чтобы такой синтез был оправданным, оркестровка, которую я сделал, должна быть сделана на высоком уровне.
— Есть волнения? За кого больше всего переживаете?
— Конечно, есть. За «А-Студио» вообще не переживаю, они работают как хорошая машина (улыбается). Больше за оркестр конечно. Хотя, по музыкантам вижу, что им нравится, глаза горят. Думаю, что все пройдет хорошо.
— Какие у Вас планы на ближайшее время?
— Не знаю. Силы будут, что-нибудь и сделаем (улыбается). Хотелось бы написать еще один мюзикл. Такой искрящийся, свежий, веселый, и в то же время там могут быть острые трагические моменты, чтобы не дать слушателю заснуть.
— Ну и напоследок Ваши пожелания нашим читателям, молодым музыкантам-студентам?
— Ну, если студентам, то старайтесь работать как следует, занимайтесь. Есть смысл быть первым в своей профессии. Я желаю, чтобы у студентов было развито честолюбие.
Чтобы были самыми лучшими в мире!!!
Беседовала Диана ПАНАРГАЛИЕВА