«Голоса на вес золота»: беседа с Галымжаном Берекешевым

Добрый день! Сегодня у нас в гостях Галымжан Карибжанович Берекешев, доцент, хоровой дирижер, композитор, аранжировщик. В 1998 году закончил Алматинскую Государственную консерваторию имени Курмангазы в классе народного артиста РК профессора Б.А.Жаманбаева, а после продолжил своё обучение в аспирантуре у того же преподавателя.

Галымжан Карибжанович, основной сферой Вашего творчества и работы является вокальная музыка. Вы — педагог, хормейстер, дирижер. Кроме всего прочего Вы являетесь создателем и руководителем известной вокальной группы «Казына». Расскажите пожалуйста немного о коллективе, названии ансамбля.

– Почему именно «Казына»? Само слово «казына» созвучно с русским «казна». Я остановился на таком названии потому что убежден, что собранные мной ребята – самые лучшие. В этом ансамбле сконцентрированы лучшие голоса, которые, так сказать, на вес золота.

– Сокровищница?

– Да, сокровищница. Если так рассуждать, я подбираю людей с такими качествами как: наличие хорошего слуха, голосовых данных, с разносторонними знаниями гармонии, как джазовой, так и классической, со знанием сольфеджио. Ну и конечно главный аспект – это душа. Чувство, необходимое для каждого творческого человека.

– Репертуар составляют только Ваши аранжировки?

– Нет, мы поем не только их. Репертуар достаточно обширный: мы исполняем и народные произведения, обработки, и джазовые произведения, как акапельно, так и с бэндом. Сотрудничаем с джаз бэндом города Талдыкорган, и совместно дали уже два концерта. Играем современную европейскую джазовую музыку, как я ее называю – классический джаз, потому что там больше выражена мелодизация, более доступная для простого слушателя ритмическая организация. Вообще в Казахстане очень редко исполняются произведения такого рода: полноценный вокальный ансамбль с сопровождением джаз-бэнда. Среди таких произведений в нашем репертуаре можно отметить «All of Me» Джона Ледженда, «Өз елім» Н.Тілендиева.

Мои аранжировки, сконцентрированные в репертуаре, обоснованы идеей популяризации казахской музыки. Я видоизменяю ее так, чтобы она была актуальной для современности: не меняя мелодическую структуру, я по-новому обыгрываю ее звучание с помощью джазовых ритмов и аккордов. Мелодию, обладающую своей неповторимой красотой, как правило, я стараюсь сохранить, но обогащаю ее красочной гармонией, интересной как для широкой публики, так и для искушенных слушателей. Полиритмия, образующаяся в моих обработках, образуется за счет взаимодействия минимум двух ритмических рисунков, проходящих на остинатном басу. Моя композиторская деятельность обоснована идеей вдохнуть в известные сочинения новые веяния, обогатить их оригинальными звучаниями, вызывать ими интерес. Эту музыку можно назвать новым взглядом, либо же кавер-музыкой.

Резюмируя сказанное, я могу с уверенностью сказать, что любой репертуар нам по плечу, если не брать в счет произведения, где требуется именно «масса» в звучании.

– Ваши выступления проходили только по Казахстану, или были выступления за рубежом?

– Последние зарубежные поездки были примерно 7-8 лет назад. Можно назвать выступление с симфоническим оркестром Алматы в Carnegie Hall и немного позже в Каннах с этим же оркестром, когда в программе был Карл Дженкинс. Безусловно были гастроли и по Казахстану. Сейчас мы возобновили концертную деятельность после пандемии: недавно дали концерт здесь, в Алматы, потом в Талдыкоргане. В данный момент идут переговоры на счет одного проекта, в рамках которого предполагается поездка в Кустанай. Хочется отметить, что планы довольно амбициозные. Я увеличил состав артистов с 12 человек до 16: по 4 человека в каждой партии. На тот случай, чтобы партия не «проседала», если кто-то из участников не сможет присутствовать на выступлении из-за форс-мажорной ситуации. А также большее количество человек в одной партии даёт бóльшие возможности исполнительства: более плотное звучание, divisi – все это позволяет исполнять серьезные произведения. Буквально недавно мы давали концерт, в состав которого входило два масштабных произведения: «Ақ көгершін» и «Заман-ай» с большим симфоническим оркестром. Прозвучали данные произведение плотно, даже не поймешь 16 ли человек исполняли их или 30? Важным фактором для меня при отборе участников является мощь звучания, чтобы один человек сумел заменять своим голосом двух или трех. Однако наряду с этим, чтобы обладали и подвижностью, не были «грузными», были способны исполнять мелкие ритмические рисунки.    

– Участниками ансамбля являются студенты консерватории?

– Студенты, уже закончившие консерваторию, даже педагоги. Хотя до сих пор со всех городов Казахстана мне приходят просьбы принять их в ансамбль, я вынужден отвечать отказом, так как состав уже сформирован.

– Контактируете ли вы с казахстанскими композиторами? Исполняете ли вы их произведения?

– Мы не против контакта с композиторами, однако мало кто из них нам пишет. Мы бы с удовольствием исполняли музыку молодых композиторов Казахстана, что-то новое и интересное. Недавно мы разговаривали с руководителем аппарата Союза композиторов Казахстана Артыком Жарылкасыновичем Токсанбаевым на счёт вопроса о популяризации музыки казахстанских композиторов, как корифеев, так и ныне здравствующих. Сейчас мы составляем список композиторов, обработки чьих бы произведений он желал бы услышать и, если всё сложится, дать концерт здесь, в Алматы, а потом и по Республике. Я думаю, что это тоже хорошая идея, так как необходимо популяризировать творчество наших молодых композиторов. На данный момент у меня есть обработки произведений Куата Шильдебаева, Сыдыка Мухамеджанова, Нургисы Тлендиева, современного композитора Бейбита Уралова. Если скажут расширить список – выполним и исполним с удовольствием.

– Сколько раз проводятся репетиции?

– Два-три раза в неделю. Из-за учебы, работы, семейных обстоятельств, у нас скользящий график репетиций.

– Одним из самых сложных компонентов в любом коллективе, а тем более в вокальном ансамбле, является единство звучания. Расскажите о Ваших приемах, которые Вы используете, чтобы добиться этого самого единения?  

– Монолитное звучание, ансамбль, чувство друг друга, знание музыкального материала – это прописные истины. Это всё естественно, тут я ничего нового не открою: каждый профессионал знает, как и над чем работать. Но у меня другой, выработавшийся за годы практики, подход: самое главное для меня это – единство, дружба и отношение к работе. Я наставляю своих ребят болеть друг за друга, относится друг к другу с уважением, не обращая внимания на разницу в возрасте. Без всего этого по-настоящему трогательное исполнение невозможно. Если каждый будет сам за себя, механически выполнять сказанное, механически ансамблировать, единство не появится. Для меня этого мало, для меня важно душевное состояние открытости. Я сам открытый человек и учу их тому же. В коллективе нет зависти, сплетен – я этого не люблю, так как сам так не делаю и им не позволяю. Поэтому у нас на репетициях всегда легкая, непринужденная обстановка.

– То есть для Вас на первом месте взаимоотношение, а уже потом звук и всё остальное?

– Да, верно.

– Вы работаете также и в области аранжировки. По Вашему мнению аранжировщик должен сохранять основную стилистическую направленность того или иного произведения, или же наоборот, лучше показать произведение в новом ключе?

– Аранжировка – более расширенное понятие. Я делаю обработку. Обработки в основном представлены в трёх видах: первая – это строгая обработка. При такого рода обработке в мелодии ничего не меняется, всё строго регламентировано. Второй вид – с эпизодическими изменениями, мелодического рисунка, допустим, ритма. Третий вид – с активным вмешательством в мелодию: где-то поменять ритм, размер, где-то сократить строчку припева – всё это называется активным вмешательством. Я, как уже говорил, активно вмешиваюсь в гармоническую структуру мелодии или песни, пусть она даже и популярная, знакома всем. Но в то же время можно сказать, что придерживаюсь и первого вида, не меняя ничего в мелодическом рисунке. Разнообразие вношу в аккомпанемент, оставляя мелодию неизменной. Если этого мне недостаточно, тогда могу сделать отдельную часть в середине после куплета и припева. Например, в песне «Япырай» отдельной частью идёт свинг. У меня зачастую встречается подобный прием.

– На кого равняетесь, при создании аранжировок? Есть ли какие-нибудь ориентиры, фавориты?

– Есть, но они представляют немного другое ответвление. Еще, когда я учился в училище, то любил слушать пластинку «Swingle Singers». Мне нравилось их направление: вокализировать предназначенные для инструментального исполнения произведения Моцарта, Баха… Когда-то, когда еще не был до конца сформирован ансамбль, мне тоже захотелось сделать обработку «Кукушки» Дакена: с фортепианного произведения переложить на вокальный ансамбль. Сделал, один раз даже исполнил. Но из-за других проектов мне не хватило времени сделать обработку более утонченной, пластичной. Сейчас есть в планах вернуться к этому, сделать переложение хоральной прелюдии Баха фа минор для вокального ансамбля. Если мне что-то понравилось, я откладываю эти ноты в отдельную стопку, чтобы потом пересмотреть, вернуться и сделать обработку.

– Обучаете ли Вы кого-то мастерству аранжировки?

– Нет. Однако мои ученики, когда набирают мне ноты в Sibelius и Finale, начинают окунаться, погружаться в данную область, понимать тонкости. Один ученик хотел этим заняться, увлекся, но, к сожалению, покинул консерваторию и оставил это дело.

– Вы играете свои обработки?

– Их сложно играть. Я играю некоторые вещи, половина нот звучит у меня в голове, так как не хватает пальцев сыграть все партии.

*играет*

Уже тенора не могу сыграть – «не хватает пальцев»…

– Хорошо, что есть нотные редакторы Sibelius и Finale, благодаря которым можно всё прослушать.

– Да. Однако сочиняю я свои произведения вручную за роялем. На Sibelius и Finale терпения не хватает. И еще я не чувствую с ними контакта, как будто взаимодействую с чем-то чужим. Поэтому я оставил свое обучение вводу произведений в нотные редакторы и записываю сочиненное «по старинке» карандашом на бумагу.

– Просят ли участники ансамбля сделать обработку той или иной песни?

– Да, часто предлагают. Наш коллега из Актюбинска попросил сделать обработку песни «Саржайляу» Н. Тлендиева. Я выполнил ее в джазовом варианте: вступление, тема соло, остинатный фигурационный бас. Но мне этого показалось мало в рамках одной песни, и я попросил добавить в центр композиции «Адай» Курмангазы на домбре, для поднятия национального духа. А после этого, дабы увеличить уровень оригинальности, я добавил туда рэп. На фоне мелодии, которую исполняет женский состав, исполнитель читает рэп. Потом следует остановка и продолжение второго куплета. Почему именно рэп? Туда можно вложить больше слов, недостаточных в песне. В качестве материала выступил авторский текст, сочетающийся по смыслу с оригинальным текстом, в который было вложено много смысла про нашу страну, молодежь. Пока данное произведение не вошло в сборник.

– Делал ли кто-нибудь из участников свои обработки?

– Если взять историю двадцатилетней давности и вспомнить, как я сделал свою первую обработку в 2000 году (песня «Япырай»), потом следующую в 2002 («Назқоңыр»), в 2003 («Маусымжан»), то можно заметить, что тогда я и не думал, что мои обработки будут исполнять. Я делал это для себя. А когда стал руководить хором в училище, то решил их исполнить. Люди начали слышать, просить ноты. До сих пор, когда мои студенты едут учиться за границу, то поют там эти произведения и присылают мне запись исполнения. Мне это очень приятно. Но тогда, двадцать дет назад, я не мог этого знать и просто сочинял для себя. Поэтому я всегда говорю своим ребятам: «Делайте обработки, чтобы мы могли их исполнять». Но ребята пока ничего не сделали.

– Наверное потому, что легче сочинить инструментальное произведение чем, вокальное?

– Может быть. Дело в том, что тут надо хорошо знать голосовую природу. Мне как-то отправляли ноты обработок, где не до конца учитываются возможности вокального исполнения: тесситура, диапазон отдельных партий и т. д. На вид, оно больше напоминает инструментальное сочинение, так как у инструментов меньше границ: если закончится диапазон у одного инструмента, мелодическую линию можно отдать другому, а здесь такого нет. Здесь в рамках тесситуры полутора октав нужно сделать так, чтобы это звучало и не утомляло самого певца. При написании обработок я стараюсь это учитывать.

– Как правило Ваши обработки и произведения это – миниатюры, нет чего-то крупномасштабного.

– Да, действительно, мои сочинения представляют собой миниатюры.

– Можно ли определить обработки народных песен и композиций в национальном стиле как этно-поп (к примеру песня «Япырай»)?

– «Этно» я бы не назвал. При исполнении мы не используем даже вокальную этническую специфику. Для меня, когда говорят «этно», это должно подразумевать что-то колоритное, национальное, некую архаику. У меня этого нет, у меня только мелодия. А те произведения, где сконцентрированы элементы джаза, я называю «в стиле диско-джаз». Например, песня «Маусымжан» – это чисто диско, в моем понимании. А именно «этно» назвать не могу.

– Как человек, который длительное время работает с вокальными коллективами, хочется узнать Ваше мнение: как Вы считаете, вокальный ансамбль – это форма, жанр или же просто исполнительский состав?

– В моем понимании ансамбль, это, во-первых, коллектив, по своей структуре мобильный, который может исполнять различного рода стилистическую музыку. Требования для больших и для малых составов одни и те же: это и единство, и стройность звучания, но для меня самое важное, что отличает ансамбль от большого коллектива – прозрачное звучание. Я хочу слышать каждый голос, как он ансамблирует с другими голосами, прослушивать все тонкости в исполнении. В больших коллективах такого не добьёшься: там амплитуда колебания вибрато и обертоны порой достигают объема октавы. Я от таких звучаний устаю. Для меня лично восприятие звука лучше при прозрачном звучании, нежели чем при большой «массе» звука. Большая масса подходит для шоу, для передачи помпезности. Даже исполнения «Реквиема» Верди коллективом в 40-45 человек достаточно, чтобы прослушать все нюансы, заложенные композитором. Есть такое понятие, отмеченное мэтрами хорового искусства, их практикой, что на численности коллектива в 80-100 человек эффект броскости, мощи останавливается. Дальше, увеличивай состав хоть до трёхсот человек – воздействие на слушателя посредством мощного звучания пропадает. Уже не добьешься большей громкости, мощи, кантилены. Это уже просто шоу. Восприятие звука не будет утонченным. Поэтому чем меньше, чем собраннее, тем для меня, как для музыканта, это восприятие лучше.

– Есть ли еще в Казахстане вокальные ансамбли (помимо учебных заведений)?

– Нет. Пытались, но не получается, наверное. Мы уникальны вероятно тем, что мои обработки, включенные в репертуар, дают какую-то отдельную специфику. А другие видимо собираются, исполняют мировые хиты и на этом всё. Нет репертуара, нет своего «лица», возможно и энтузиазма нет. Месяц, два, может полгода, просуществуют и всё. По качеству я пока ничего еще не слышал. Мы, можно сказать, единственные.

– Может ли быть фактором не распространенности вокально-ансамблевой практики тот факт, что у нас массово не развита вокально-ансамблевая практика? За рубежом чуть ли не при каждом учебном заведении есть свой вокальный ансамбль, в который может вступить любой обучающийся.

– Может быть. У нас это не развито. В рамках программы в музыкальном колледже есть ансамбль. Есть общий хор, но также, на каждом курсе есть свой ансамбль.

– Это только на отделении хорового дирижирования и академического вокала.

– Да. А сборных нет. Это у нас не развито в отличие от Европы. Когда мы ездили туда на гастроли, на репетиции к нам заходили студенты и просили посидеть, послушать. Я смотрел на них, а у них за спиной у кого виолончель, у кого скрипка. Позже спросил: «А почему вам интересно было присутствовать, вы же инструменталисты?» Они ответили: «А у нас есть практика, мы поем в ансамблях. Помимо того, что играем, еще и поем».

– Это обязательно?

– Да. Они поют, поэтому им и интересно, в каком ключе поем мы. Когда звучала знакомая европейская музыка, они подходили к нам, и мы пели вместе, общались.

– Что может способствовать развитию жанра вокального ансамбля в Казахстане?

– Скорее всего, массовая популяризация во всех учебных заведениях, какая-то единая учебная программа, чтобы вовлекать в такую сферу творчества. Так, конечно не заставишь. Если бы нашлись такие энтузиасты, где администрация шла бы навстречу, и сказала бы: «Назначаю вам педагога из области хорового искусства, чтобы он с вами занимался», то думаю тогда бы развитие получило массовость, если была бы такого рода помощь.  

– Могли бы быть полезны теоретические исследования в данной области? И для кого они были бы полезнее в большей мере: для исполнителей, аранжировщиков или руководителей?

– Для всех, кто интересуется разбором теоретических аспектов произведений. Да и в принципе для всех было бы интересно: это просветительство, пропаганда развития ансамблевого направления.

– Спасибо большое за содержательную беседу! Хочется пожелать Вам и Вашему талантливому коллективу развития и дальнейших творческих успехов!

 

Интервью записала Вера ХУТОРОВА, студент 4 курса специальности «Музыковедение»