Театровед Амангельды Мукан принял участие в ХІІ Международном фестивале тюркских народов «Науруз» в Казани, где под закрытие занавеса фестиваля интересовался взглядами специалистов на современный казахский театр. Мнение некоторых известных театроведов мы решили опубликовать на страницах «Новой музыкальной газеты»
Елена КОВАЛЬСКАЯ, театральный критик, руководитель «Школы театрального лидера», куратор Института театра, арт-директор Центра имени Вс. Мейерхольда (Москва, РФ).
Мукан А.: Добрый день, Елена Георгиевна! У организаторов фестиваля «Науруз» в этом году нововведение. Впервые фестиваль был посвящен многогранной театральной культуре Казахстана. Что Вы думаете о современном казахском театре?
Ковальская Е.: Первое поверхностное наблюдение – это то, что казахский театр богат, открыт самым разным веяниям. Я посмотрела три спектакля, один из них «Цунами» (Мангыстауский Музыкально-драматический театр им. Н.Жанторина, г.Актау реж. Г.Мергалиева, — М.А.). Это очень современный по хореографическому языку театр. Это театр постдраматический – он дает вольную фантазию режиссеру, где он выступает не интерпретатором чужого текста, а сочинителем; он очень скуп и минималистичен по изобразительным средствам и это производит большое впечатление потому, что в пустом пространстве каждый жест, каждое движение начинают звучать усиленно.
Другой спектакль мы видели в первый день. Это постановка Йонаса Вайткуса «Заклятие Коркута» (Казахский государственный академический театр драмы им. М. Ауэзова, г. Алматы, — М.А.), и это мультимедия, магически действующая с восточным оттенком, но при этом, это западная технология с восточным минимализмом, отточенностью, где формы согласуются между собой совершенно магическим образом. Это абсолютно современный театр. Я была поражена, увидев этот спектакль. Я думаю, что в Москве он был бы воспринят как западный театр, а не восточный.
Мукан А.: На обсуждении спектакля Молодежного театра г.Астаны Вы были категоричны в своих суждениях.
Ковальская Е.: Да, третий спектакль, это молодежный театр г.Астаны – «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира («Жастар театры» г.Астаны, реж. Н.Жакыпбай. — М.А). Этот спектакль вполне европейский, он предназначен для массового зрителя: он следует за своим зрителем, отвечает запросу зрителя на оправдание этого традиционного отношения между мужчиной и женщиной. Мне кажется, что этот спектакль, наверное, говорит со своей аудиторией на одном языке. Те два других спектакля идут на шаг впереди аудитории, а этот спектакль идет в ногу со своей аудиторией и показывает театр как искусство коммуникации. Мне спектакль не понравился по своему содержанию, но он как раз показывает диалог между публикой и сценой, и здесь театр находится в согласии со своей аудиторией.
Важно то, что в Казахстане есть театр, который идет на шаг впереди своей аудитории. Потому, что театр – это не только то место, где люди осознают кто они, но это еще и институт, который заставляет двигаться вперед, развиваться, который знакомится с незнакомым, предлагает познать непознаваемое; это место, где не только пребывают в согласии, но место, где люди знакомятся с незнакомой и необычной эстетикой и таким образом расширяют свои представления об искусстве и о себе самом.
Мукан А.: Спасибо!
————————————————————————————————
Дина ДАВЛЕТШИНА, театральный критик, заместитель директора уфимского Татарского государственного театра «Нур», заслуженный деятель искусств Республики Башкортстан.
Мукан А.: Добрый день Дина Гатуевна. Что интересного Вы увидели на этом театральном форуме?
Давлетшина Д.: На этом фестивале, к сожалению, я увидела только один казахский спектакль. Тут дело в особенностях фестивальной «кухни»: организаторы нас заранее распределяли по спектаклям, чтобы ни один спектакль без внимания не остался. На таких общих мероприятиях только успеваешь понять, что упустил много интересного. И всё же я имела счастье посмотреть «Заклятие Коркута» по пьесе Иран Гайпа. Сразу хочу сказать, что пьеса слабая. Я ее дома почитала в русском переводе.
Мукан А.: К сожалению, у нас большая проблема с переводом на другие языки, особенно на русский язык.
Давлетшина Д.: Театр – это такая штука… Необязательно знать язык. Когда я начинала работать у себя в Республике, в Башкирии, очень много спектаклей смотрела без перевода, не было синхронного перевода в маленьких театрах, у меня не было ситуации, чтобы я попадала впросак. Есть театральные тексты, которые универсальны. Это точно также, как в музыке: музыканты уезжают за границу, работают совершенно спокойно и поют на итальянском, и играют любую музыку.
Вчера вечером мы, кстати, смотрели азербайджанский академический театр по Коркуту, я хочу Вам сказать по первому сказанию, я была приятно удивлена потому, что они нам показали протеатр. Это было очень интересно сделано, по образу первых театральных форм, как, например, у башкир, весь люд собирался на поляне, садился кругом, и сказитель – сэсэн (шешен — М.А.) с музыкальным инструментом рассказывал нараспев некий сюжет. У него могли быть 2-3 помощника, и публика могла активно реагировать на происходящее, обязательно это было с музыкальным сопровождением, с пением, с танцами, рассказывался некий сюжет.
Вот вчера мы увидели зрелище, которое, как мне кажется, соответствует этой форме. И если бы не революция, если бы не это стремление в 1930-х годах к унификации после первого съезда писателей СССР, где был призыв к унификации литературы, а потом и искусства, за основу взяли систему Станиславского, всюду ее стали насаждать. Если бы не это обстоятельство, то театр Средней Азии, театр Урала, театр Закавказья могли бы развиваться совсем по другому пути. Я думаю, что когда-нибудь они бы всё равно пришли к психологическому театру, но это движение было бы таким естественно-поступательным. А здесь получилось так – насадили чужое, а потом, когда Союз распался, те же азербайджанцы говорили: «Это не наша культура». Какая интересная ситуация получается, что сейчас и Ваш театр, и тувинский театр, хакасский театр, алтайцев мы сегодня смотрели тоже, они возвращаются к истокам, и начинается новый путь, но отказаться от тех знаний, тех навыков, который психологический театр дал этим культурам, уже невозможно. Почему азербайджанский театр привожу в пример, вчера были потрясающие эпизоды, когда рассказывая легенду о персонаже этого эпоса, актеры были и рассказчиками и героями. Когда мать теряет сына, как замечательно актриса играла этот материнский плач, и в этом было столько психологического театра, это так потрясающе сделано. Понимаете, праформа. Но уже нечто от психологического театра, я понимаю, что это уже некий синтез – совершенно замечательно!
Мукан А.: А как Вам наш казахский спектакль «Коркут», который поставил академический театр имени М. Ауэзова?
Давлетшина Д.: Что касается «Заклятия Коркута» здесь, понимаете, какая история, пьесу я почитала в русском переводе. Перевод слабый с точки зрения языка. Такое впечатление, что он сделан наспех. То, что делает Ваш литовский десант это интересно, но понимаете драматургическая слабость материала заставила постановщиков использовать больше всевозможных приспособлений, чтобы закрыть слабость драматургии на мой взгляд получилось, что спектакль перегружен всевозможными знаками и символами, за которыми теряется смысл. Он и так не слишком ясен, вроде как мы в поисках Бога, затем возникает смерть, что это за герой, который готов передать смерть своим близким, для чего это? Там должна быть подложена философия, а она не подложена; потом выясняется, что человек продолжается в искусстве. Откуда такая тема? Это размышления автора по поводу, и вот они, как мне показалось, весьма поэтичны, но не очень зрелы. Отсутствие зрелости заставляет постановщиков прибегать ко всякого рода ухищрениям.
Есть очень интересные моменты, например, смерть – это три персонажа. И когда появляется маска, прекрасная и ужасная одновременно, многое становится на свои места. Есть знаки и символы, которые можно прочувствовать, но разгадывать их все время – это утомительно. А где же смысл?
Там очень интересная музыка, она не совсем национальная, может быть и хорошо, таким образом, может быть Вы мне, человеку, который не погружен в вашу культуру, даете понять, что вы рассказываете общую историю, а не некую местную. И в то же время инструмент, как таковой, звучит.
Я на обсуждении говорила, что если бы этот спектакль поставил Ваш местный режиссер, он непременно вытащил бы на сцену инструмент – блестящий, красивый. А здесь звучащее дерево, это очень правильно, этот знак читается очень здорово, мне кажется, что это очень ценная находка – звук произрастает из самой природы как символ гармонии…
Мукан А.: А ведь единственный народ в Средней Азии, у которого есть кюи – это казахи. Шесть кюев Коркута для музыкального инструмента кылкобыза по сей день в репертуаре традиционных музыкантов. То, что было показано на сцене – легенда, миф, и является свободной обработкой легенды.
Давлетшина Д.: Я совершенно не против, что художник, поэт, писатель переосмысливает легенду, просто хотелось бы понять его личную философию. Есть ли рациональное зерно в этих размышлениях? Почему он ведет этот философский разговор. Вот это осталось неясным для меня лично.
Еще хотела бы сказать, что на мой взгляд великолепно в спектакле. Я так поняла, что балетмейстер Ваш (Гузель Мухамеджанова — М.А.), а не литовский. Балетмейстер, наверное, женщина – большая умница, это настоящий театральный балетмейстер. Та пластика, которую она придумала для спектакля – это девушки-птицы, парни-вороны, и потом когда появляется Сарын, потрясающе красивая девушка, шикарные волосы, она необычная. И вот эти их метания, когда они мечутся на звук, пластически это так красиво и образно сделано – этот момент доставляет потрясающее эстетическое удовольствие.
Мукан А.: Я хотел уточнить, что Сарын – это муза Коркута в спектакле. Но и в казахской музыке понятие «сарын» является одним из первых мотивов традиционной музыки. Хотя это ХІІІ век – стык ислама и тенгрианства…
Давлетшина Д.: Честно скажу, я не очень согласна с появлением в этом спектакле мусульманской молитвы. Понимаете, там период тенгрианства. И когда возникает исламская молитва, должна ли я понимать, что вот Он Бог, которого ищет Коркут. Если именно эта мысль закладывалась, то мне кажется, что она какая-то неверная. Если это ради того, чтобы сделать зрителю приятно, то это неприятно. В общем, этот момент я не поняла и мне кажется, что здесь постановщики опять же переборщили с символами, сигналами для публики.
Мукан А.: А мне кажется, это установка того, что это происходило на стыке ислама и тенгрианства. Ч. Валиханов говорил, что казахи – это народ, в культуре которых ислам и тенгрианство переплетаются.
Давлетшина Д.: Смотрели ли Вы чувашский спектакль, который начинается с православной молитвы, пожилая женщина молится, но самое смешное, что они до сих пор поклоняются огню, они зароастрийцы.
Еще я хочу сказать о вашем спектакле. У Вас замечательные актеры. Артисты очень сильные, во-первых – исполнитель главной роли, на которого ложится очень большая нагрузка, он обладает необходимой степенью харизматичности. Очень хорошо работают и все остальные артисты, работают как единый организм, при этом не теряют индивидуальности, это говорит об очень хорошей школе.
Спектакль очень любопытный. Но мне кажется, что когда приходит человек другой культуры с тем, чтобы погрузиться и вытащить что-то свое, то это открытие для Вас и соответственно для меня.
Мукан А.: Как Вы относитесь к новшеству нынешнего фестиваля, посвященного театральной культуре Казахстана?
Давлетшина Д.: Я очень хорошо понимаю организаторов Нияза Игламова и Фарида Бикчантаева, когда они взяли ориентир на Казахстан. Я понимаю, что репертуарная политика не строится на таких спектаклях, что это отдельные фестивальные проекты. Во многих театрах у вас есть подобные проекты с попыткой поиска, движения вперед, назад, я думаю, что это очень здорово. Уровень, конечно, очень разный, но из того, что привозится, там есть обязательно что-то любопытное, позволяющее мне на основе этих спектаклей думать, что в вашей республике происходит что-то очень интересное. Конечно, хотелось бы приехать и увидеть это воочию.
Амангельды МУКАН
зав. отделом Театра и кино Института литературы и искусства
им. М.О.Ауэзова МОН РК, кандидат искусствоведения, театровед