Николай Луганский: «Искусство искоренить и запереть нельзя»

15 февраля в Большом зале Московской государственной консерватории состоялся концерт Большого симфонического оркестра имени П. И. Чайковского под управлением Владимира Федосеева. Солировал народный артист России Николай Луганский.

Месяцы самоизоляции в прошлом году совершенно изменили отношение и у исполнителей, и у слушателей к «живым» концертам. На сегодняшний день они воспринимаются как настоящий праздник. Несмотря на понедельник, разрешенные пятьдесят процентов билетов были заранее раскуплены: возможность снова слышать со сцены такие родные Второй концерт Рахманинова и «Франческу да Римини» Чайковского кажется почти вновь обретенным счастьем. В зале — разноцветные маски на лицах, разговоры в антракте с музыкальной темы всё равно сворачивают на колею здоровья, но глаза у людей тем не менее радостные.

Николай Луганский и Владимир Федосеев. Репетиция  с Большим симфоническим оркестром.

Корреспонденту «Новой музыкальной газеты» удалось послушать не только сам концерт, но и репетицию. С творчеством Николая Луганского мы знакомили наших читателей ещё в 2012, когда он приезжал с сольным концертом в Рязань. Сайта тогда ещё не было, и его теплые пожелания читателям были опубликованы в печатной версии журнала («По ту сторону сцены», №1, 2012). Тогда тоже посчастливилось присутствовать на репетиции. И интервью проходило, естественно, без масок. Тем отчетливее чувствуется изменения в нынешнем бытовании общества.

Из архивов «Новой музыкальной газеты», 2012 год. Фото Юлии Белоус.

Николай Луганский в артистической Дворца молодёжи, г. Рязань. Из архивов «Новой музыкальной газеты», 2012 год. Фото Юлии Белоус.

Николай Луганский любезно согласился побеседовать до начала концерта. Видеть его в медицинской маске, безусловно, непривычно.

— Прошедший 2020 год стал для всех в каком-то смысле «выдающимся». Где и когда застал Вас карантин?

Николай Луганский: Карантин застал, естественно, меня в Москве. До этого я сыграл большое количество концертов. Когда европейские турне начали отменяться, я отнесся к этому с огромным недоумением. Сначала в чудесных итальянских городах,  как Флоренция и Рим, потом в остальных. В Санкт-Петербурге шестнадцатого марта я сыграл последний концерт с публикой, а буквально на следующий день стали объявлять, что всё закрывается. Поэтому тот «жёсткий» карантин весной я провёл в Москве. Не стремился особо соблюдать. Когда было нужно, выходил гулять иногда.

— Повлиял ли на Вас «коллективный стресс»?

Николай Луганский: Он повлиял абсолютно на всех без исключения. Но при желании можно найти и положительные явления. Люди могут почитать, посмотреть что-то, послушать, как-то успокоиться. Я мог просто за роялем поиграть то, что давно хотел, но не успевал из-за бесчисленного количества концертов, особенно с оркестрами. Причем поиграть не день-два, а в течение нескольких недель подряд. И это совершенно другое ощущение. Но недоумение у меня до сих пор остаётся. И то, что эта ужасная болезнь причинила много горя, понятно. А вот карантинные меры, которые ныне продолжаются в Европе с такими смешными методами, как комендантский час, повторю, вызывают только недоумение. Хотя несколько близких людей, очень значимых и для музыкального мира, мы потеряли. Самая страшная потеря – Александр Ведерников, мой близкий друг, замечательный дирижер. Он умер от этой болезни. Я вовсе не ковид-дисседент, но думаю, что в декабре-январе Россия проводит более правильную политику, нежели Европа, куда я с трудностями, но попадал три раза. Разрешения с одной стороны, с другой стороны, контракты… Логики в этом никакой: если человек едет зарабатывать деньги, его принимают, а если не зарабатывать — не принимают.

— Раз уж коснулись темы утрат… Двадцать шестого февраля будет год со дня смерти Сергея Леонидовича Доренского, Вашего профессора. Как   Вы тогда восприняли  столь скорбное известие?

Николай Луганский: С одной стороны, его смерть стала неожиданной. Ещё за несколько недель до случившегося я ходил к нему домой, играл Тридцать вторую сонату Бетховена. С другой стороны, Сергею Леонидовичу было уже восемьдесят восемь. Он умер как раз незадолго до начала того странного карантина. Это человек, с которым я сотрудничал, советовался, играл ему, слушал его мнение, общался, близко дружил на протяжении, наверное, последних двадцати семи лет. После смерти Татьяны Петровны Николаевой, у которой я начинал, Сергей Леонидович стал моим учителем и остался им до последних дней. Ему всегда приходили играть уже состоявшиеся ученики в любом возрасте: и Денис Мацуев, и Андрей Писарев, и Павел Нерсесьян. Это была большая личность. Затрудняюсь сказать, была ли у него школа, потому что данное понятие подразумевает наличие определённых принципов, некую методу. А он находил для каждого ученика свой стиль общения. Чем похожи его студенты, сказать не могу. Пожалуй, только тем, что он каждому помогал поверить в себя, найти свою собственную дорогу. Поэтому до сих пор, когда учу новое, всегда думаю, что бы Сергей Леонидович сказал, что посоветовал, за что бы похвалил, за что бы поругал.

— Однажды Вы сказали, что он никогда не воплощал себя в учениках…

Николай Луганский: Да, я думаю, это только изредка приносит успех. А так подобное очень подозрительно и со стороны учителей, и со стороны родителей — воплощать себя в детях или учениках. Очень чревато большими неудачами для молодых людей. Доренский же мог почувствовать возможности ученика, которые тот даже сам в себе не подозревал. Раскрывал их в студенте, развивал и заставлял поверить в свои силы. Избавлял от неуверенности, робости, излишней застенчивости. Получалось у него это интуитивно. Просто он прекрасно и музыку чувствовал, и людей. Поэтому в его классе нет даже двух музыкантов чем-то сильно похожих. И в нынешнем году планируется к его девяностолетию в декабре провести концерт.

— А какова предыстория сегодняшнего концерта? Правда ли, что его запланировали ещё два года назад?

Николай Луганский: Вы знаете, сейчас во время карантинных месяцев и после большинство концертов организуется за два-три дня. Множество концертов запрещают, отменяют, переносят… А когда какие-то вдруг возникают — чаще в России, — то планируются за неделю, за две. С Большим симфоническим оркестром и Владимиром Ивановичем Федосеевым я сотрудничаю с начала девяностых годов, это всегда огромная радость для меня и счастье. Просто бывают ситуации, когда очень трудно найти в календаре даты, чтобы все совпали и всем было бы удобно: и дирижеру, и солисту, и оркестру. Наконец, чтобы был свободный зал. Раза два действительно не получалось элементарно совпасть по перечисленным причинам. И на самом деле в Москве мы не играли вместе несколько сезонов, к сожалению. И вспомнить точно очень трудно, как и когда был запланирован тот или иной концерт.

Николай Луганский, Владимир Федосеев и Большой симфонический оркестр.

— Четвертого февраля Вы сыграли камерную программу в концертном зале имени Чайковского с Никитой Борисоглебским, Максимом Рысановым и Нареком Ахназаряном. Получается, сегодняшний концерт первый в Большом зале консерватории в этом году для Вас?

Николай Луганский: Вообще концерт в зале Чайковского стал фактически первым после некоторого перерыва. У меня была небольшая травма правой руки — разрыв сухожилий, поэтому около месяца я не играл. Вот сейчас возобновил концертную деятельность, сыграл квартеты в Мадриде и в Москве. Успел сыграть Первый концерт Рахманинова, а сегодня как раз предстоит Второй.

— Вам не кажется это несколько символичным — Второй концерт в Большом зале консерватории в нынешней обстановке как некое выздоровление культурной жизни?

Николай Луганский: Повторю, для меня огромная радость играть с Владимиром Ивановичем, он в прекрасной форме. И ещё он является примером: когда слушаешь его концерты, заряжаешься не только прекрасной музыкой, но и оптимизмом. Хочется, чтобы у всех нас так было. Дай Бог всем и каждому такую творческую энергию. Вообще жизнь музыканта-инструменталиста довольно суматошная, всегда огромное количество концертов, разве что в апреле-мае-июне она приостановилась. И времени подумать о символизме как-то и нет. Была сложная квартетная программа с Моцартом и Форе, о которой я уже упоминал. Был Первый концерт Рахманинова в Перми, перенесённый из-за травмы. Но Второй концерт я действительно давно не играл.

Николай Луганский, Владимир Федосеев и Большой симфонический оркестр.

— Не могу не задать традиционный вопрос о любимом концерте Рахманинова.

Николай Луганский: Я их все обожаю. Если слушать, то в рахманиновском исполнении, может быть, Первый. Если играть, то на данный момент было бы комфортнее всего Третий. Но это относительно. Я их все люблю. И Второй, и Четвертый, и Рапсодию. Их все очень много играл, от этого люблю ещё больше. У каждого своя история, свой мир. Всё-таки Второй концерт с большим отрывом – самый ранний концерт, потому что Первый в том виде, в каком мы его играем и слышим, написан намного позднее Третьего: использованы всего три темы из опуса один, а так-то всё другое. Можно сказать, Первый концерт — это поздний Рахманинов. А Второй – ранний, юношеский, удивительно вдохновенный концерт молодого гения. Остальные концерты писал человек, обладающий колоссальным, очень разнообразным музыкальным и жизненным опытом.

— Очень интересно Ваше мнение о ситуации с музыкальным образованием во время пандемии. Вы же были ассистентом в классе Доренского?

Николай Луганский: Да, сейчас я остался ассистентом в классе Андрея Писарева, пока не набираю свой собственный. Однако периодически в свободное от концертной нагрузки время преподаю. Что касается выпуска консерватории в режиме онлайн, то это весьма драматическая ситуация. Я сам даже поучаствовал в нескольких обсуждениях таких выпускных экзаменов. Особая ситуация… И дай Бог, чтобы подобное было в первый и последний раз. Повторю, в осенний разгар пандемии и сейчас ведомства повели себя более правильно, потому что тотальный перевод в онлайн лишает надежды и исполнителей, и слушателей. Весь драматизм испытали на себе именно выпускники вузов. Для математиков такая форма учебного контроля, возможно, и имела какой-то смысл, однако искусство, как и спорт — а он у нас поддерживается лучше — в виртуальном формате можно назвать катастрофой. И всем выпускникам я могу пожелать только мужества, трезвой головы и понимания, что внезапно возникшее ощущение ненужности всё-таки ложно. Искусство всегда будет нужно. Болезни были, есть и будут. Каждый из нас может умереть. Но искусство искоренить и запереть нельзя. У молодых людей должно быть больше оптимизма, чем у пожилых. И они должны понимать, что всё это временно.

— О прогнозах на текущий год спрашивать даже неловко.

Николай Луганский: Ну, вот смотрите. На март было запланировано два концерта с Нидерландским филармоническим оркестром. Потом их стало три. Потом объявили о рассадке в двадцать пять процентов. Для солиста реально сыграть два концерта за вечер с оркестром. А теперь последняя информация, что концерт будет проходить онлайн. И все рассуждения о комфорте исполнителя лишены смысла. Потому что кому какое дело, удобно ли ему. Речь идет о том, насколько люди способны воспринимать живую музыку. Если её нет, то приходится слушать через девайсы. К счастью, можно выбрать хорошее качество звучания. Это лучше, чем ничего. И раз такие концерты проходят, значит, какие-то муниципальные средства в Европе выделяются. И можно было бы допустить двадцатипятипроцентную наполняемость. Ведь самолеты летают с обычной рассадкой, там никаких ограничений. И закрытые концертные залы — это абсурд.

Во время интервью два раза в артистическую заходили заботливые хранительницы зала. Одна из них поинтересовалась у Николая Луганского: «К вам после выступления никого не пускать?» — «Пускать! Всех пускать», — улыбнулся народный артист. Это лишнее доказательство того, что никакие звания, никакие внешние трансформации не меняют личность: и в столице, и в провинции музыкант так же доступен и открыт для своих слушателей.
И надо заметить, 15 февраля во многих христианских конфессиях отмечается как праздник Сретения, что значит «встреча». Будем надеяться, таких символических встреч с музыкой в концертных залах опять станет много.

Беседовала Юлия Белоус
Фото предоставлены пресс-службой БСО